Yevtushenko: The main thing now is to stop bloodshed. All ideologies taken together are not worth a single human life G

 Yevgeny Yevtushenko

Many years ago after Robert Kennedy’s birthday party, one of his guests offered me his car to get to Washington. It was after midnight, and I hurried to a meeting at a night restaurant. The interlocutor introduced himself as McNamara secretary. There are no cases in the English language, and I decided that he was the secretary of the U.S. Secretary of Defense. It was in 1966, the war in Vietnam was in full swing, but it was so unpopular in the world that when Venetian gondoliers mistook me for an American they refused to take both me and my companion on board. I sang several verses from the song “Katyusha” that was popular with Italian anti-fascist guerrillas, and, having understood that I was Russian, they took us to a gondola free of charge and even treated us with wine.

It was then that 27 American universities invited me for a poetic tour. President Lindon Johnson, having found out that I was in the USA, invited me to the White House through his assistant. It would have been very interesting to talk to the American president, especially tête-a-tête, but I sincerely answered him in my letter that the Union of American Students that has drawn up my schedule and supported anti-war demonstrations (against war in Vietnam. – GORDON) would have misunderstood it and expressed my humble regret to the president. The Ambassador of the USSR Anatoly Dobrynin wanted me to meet Johnson, but I stood my ground: not now. It was a period of conflict escalation and intensification of bombing in Vietnam.

I jokingly asked the person whom I took for McNamara’s secretary, "Is it true that your boss is a crocodile of war as he was depicted in a left-wing hippie newspaper in Soho?" He was aware of my mistake, but he had enough sense of humour to reply with a sigh, "Unfortunately, this crocodile is not my boss, but me". Naturally, we had a serious conversation afterwards, and, knowing that I was not a yellow-press journalist, but a famous poet and a friend of Robert Frost, Arthur Miller, John Steinbeck, and Bill Styron, he told me very sadly and confessionally, "It may seem strange, but there is not a person in the world who hates this Vietnamese was so much as I do. I would give very much to stop it. But big war is like a locomotive moving under its own inertia: you push the brake, but the train keeps going..." By the way, many years later McNamara flew from Vietnam via Moscow, where he came with a documentary about Vietnam with his bitter and sincere comments. Probably, he seemed a twofaced Janus to someone, but I protect his honour and claim that even then, when he was the U.S. Secretary of Defense, he said the same but was not able to stop the locomotive. And we must do it, otherwise what is the point in the so-called truce? All those who violate it must be declared war criminals.

How long will it take to stop war? The further the harder. I do not want to appeal to those who take pleasure and earn money from the many wars that are now waged on the planet, including one of the most absurd and unforgiveable wars in history – the war between Shevchenko’s nation and Pushkin’s nation. With these two names, I adjure all those who understand that it is inevitable that a day will come when we will all have to repent what is happening now. But do not argue who was the first and who killed more.

Do you really want the Ukrainian-Russian hostility to turn into what the endless Israeli-Arab murders have become? In my poet and cinema classes, young Arabs and young American Jews fraternized with each other after the explosions of the twin skycrapers and stood in a line to donate blood for the victims of this terrible terrorist attack.

In one of the third countries, my name was put under a letter in defence of Gaza children without my permission, and I said firmly and clearly, "I will sign this letter only if you give me another letter in defence of Jewish children." Thank God, they seemed to understand and apologized to me. It is not unscrupulousness – it must become a common principle of humanity. There is no other salvation.

The priest Mikhail Morgulis, who does very much to stop bloodshed wherever it is, told me how Lyudmila Prokhorova was murdered. She was a doctor at the boarding school where small children suffering from congenital HIV are brought up. She was walking home from work, hardly able to move because of tiredness. A jeep was driving past, and a machine gun fire came from it. Mikhail described her as a saint woman. She was killed on the spot, without any reason. I ask him, "Who?" He says, "It was going so fast that it was impossible to make out, and they were wearing a mask". "Why? What for?" I asked. "For others to be afraid, Yevgeny…"

It is lust, the so-called blood-lust, when people start going mad out of the feeling of revenge, then out of brutality... Even once good people lose reason.

How can I help? Just praying to God, which I am doing. But I am praying with my poems, by appealing to people, too. I may give estimates to the events as a human, but each politician must be first of be a human, too. I have written a tetraptych dedicated to the events in Ukraine. In the first part, I appealed to the state, too, "State, be a human". The other two are called "Almost a Dream" and "Bemoaned Plane". With these verses, I did what no single person who is close to Ukraine has done. I appealed my colleague writers to express their opinion because my poems have everything I think. I do not like to praise my poetry, but the plot is absolutely transparent. There was a case when Ukrainians in the Crimea were going to their base and encountered these people in green uniform, so to say. And they managed to find a common tongue. "Almost a Dream" is about it. And my new verse is called "A Nurse from Makeevka". It follows the presumption of innocence principle – I do not blame either party since the main criminal is war. The poet Ivan Yelagin, my friend from Kiev, was the husband of the poetess who composed the first poem "Babiy Yar" (Woman’s Ravine) in 1941, Olga Anstey. He wrote great warning lines, "Who will not kill war will be killed by war". If we do not kill this war in our hearts, it will kill many of us.

Signing of the truce agreement is the only right decision today. The main thing now is to stop bloodshed. All ideologies taken together are not worth a single human life.

Loving Russia and Ukraine, Yevgeny Yevtushenko

ГОСУДАРСТВО, БУДЬ ЧЕЛОВЕКОМ!

Ненька предков моих – Украина,
во Днепре окрестившая Русь,
неужели ты будешь руина?
Я боюсь за тебя и молюсь.

Невидимками на Майдане
Вместе – Пушкин, Брюллов, мы стоим.
Здесь прижались к народу мы втайне
как давно и навеки к своим.

И трагическая эпопея,
словно призрак гражданской войны
эта киевская Помпея,
где все стали друг другу "воны".

Здесь идут, как на стенку стенка,
брат на брата, а сын на отца.
Вы, Шевченко и Лина Костенко,
помирите их всех до конца!

Что за ненависть, что за ярость
и с одной, и с другой стороны!
Разве мало вам Бабьего Яра,
и вам надо друг с другом войны?

Ты еще расцветешь, Украина,
расцелуешь земли своей ком.
Как родных, ты обнимешь раввина
с православным священником.

Государство, будь человеком!
Примири всех других, а не мсти.
Над амбициями, над веком,
встань, и всем, вместе с Юлей, прости.

Всем Европой нам стать удастся.
Это на небесах решено.
Но задумайся, государство –
а ты разве ни в чем не грешно?

ПОЧТИ СОН

Это был почти сон, но навек он спасен.
Нам его показал телевизор.
По степи шла одна из солдатских колонн,
безоружна, похожа на вызов.

Что за чувства солдат на опасность вели,
хотя сами того не хотели?
Но знамена в руках, не касаясь земли,
что-то тайное им шелестели.

И под птиц заклинающие голоса
и шагавшие, и часовые
посмотрели друг другу в родные глаза,
но как будто их видят впервые.

Эти парни, прицелы сумев отвести,
не дождавшись вас всех, дипломаты,
преподали вам, как себя надо вести,
заморозив в руках автоматы.

И о чем-то важней всех команд войсковых
под солдатских шагов перестуки,
осторожно застыв на крючках спусковых,
в первый раз призадумались руки.

О история, хоть на мгновенье замри!
И ты замерла. Ты застопорила.
Слава Богу, услышала из-под земли:
"Не стреляйте!" – приказ Севастополя.

Вся политика меньше, чем жизни детей.
Но когда жить сумеем, когда же –
без продажи оружья –
продажи смертей,
чьей-то совести самопродажи?

И услышим ли мы в день прозрения свой
тишину,
слезы счастья не спрятав,
как беззвучный расстрел всех неначатых войн
из невыстреливших автоматов?!

ОПЛАКИВАЕМЫЙ САМОЛЕТ

В судьбе малайзийского самолета
виновен не кто-то отдельный, а что-то.
Оно безымянно везде расползлось –
отчаянье, бедность, изгойство и злость.

Как будто бы разума поврежденье,
народы охватывает "овражденье",
привыкли все кажущиеся друзья,
что жить без подслушиванья нельзя.

Так повелось, что других среди паники
вечно винят притворные паиньки.
Есть человеческих жизней утраты?
Паинек нет. Все во всем виноваты.

Пушкин, Шевченко с Уитменом вместе
нас призывают к братству и чести,
тень непрощающая Толстого,
не всепрощающая – Христова.
Ведь не была бы душа и Христа
при всепрощенчестве так чиста!

А во Вьетнаме разбомбленный Будда
от самолетного каждого гуда
вздрагивает и смотрит оттуда,
где изо лжи выползает война.
Он-то уж знает, что значит она.

Хватит друг в друга пальцами тыкать
минам – в планете истыканной тикать.
Все-таки мы не в средневековье.
И останавливание крови
нужно немедля, но не сгоряча
и от политика, и от врача.

Задумайтесь, Кремль с Вашингтоном и Принстоном,
о шаре земном, нам до боли единственном,
а то и его "овражденье" собьет,
как этот оплакиваемый самолет.

Вас двести восемьдесят и пять.
За что на земле вас не будет опять?
И плачу я, ваш неназванный брат.
Простите за это. И я виноват.

МЕДСЕСТРА ИЗ МАКЕЕВКИ

Кусками схоронена я.
Я — Прохорова Людмила.
Из трех автоматов струя
Меня рассекла, разломила.
Сначала меня он подшиб,
Наверно, нечаянно, что ли,
С пьянчугами в масках их джип,
Да так, что я взвыла от боли.
Потом они, как сгоряча,
Хотя и расчетливы были,
Назад крутанув, гогоча,
Меня хладнокровно добили.
Машина их вроде была
Без опознавательных знаков,
И, может, я не поняла,
Но каждый был так одинаков.
Лицо мне замазав золой,
Накрыли какою-то рванью,
И, может, был умысел злой
Лишь только в самом добиваньи.
Конечно, на то и война,
Что столько в ней все же оплошно,
Но мудрость немногим дана,
Чтоб не убивать ненарошно.
Я все-таки медсестра
С детишками в интернате,
Но стольких из них не спасла —
СПИД въелся в их каждую матерь.
За что убивают детей
Родительские болезни —
Дарители стольких смертей,
Когда они в тельца их влезли?
А что же такое война,
Как не эпидемия тоже?
Со знаками смерти она
У шара земного по коже.
За что убивают людей
От зависти или от злобы —
Как влезшие тайно микробы,
Ведь каждый из нас не злодей.
Что больше — "за что?" или "кто?"
Всех надо найти — кто убийцы
Двух Кеннеди, надо добиться,
Чтоб вскрылись все "кто?" и "за что?".
Я, в общем-то, немолода.
Мне было уж тридцать четыре.
В любви не везло мне всегда
И вдруг повезло в этом мире.
Нашла сразу столько детей,
Как будто родив их всех сразу,
В семье обретенной своей,
Взрастила их новую расу.
В ней Кремль дому Белому друг,
И сдерживают свой норов,
И нету националюг,
Гулагов и голодоморов.
А смирной OK'еевки
Из нашей Макеевки
Не выйдет. Не взять на испуг.
И здесь в гарри-поттерском сне
Любая девчушка и мальчик
В подарок придумали мне
Украинско-русское "Мамчик!"
Над Эльбой солдатский костер
Пора разводить, ветераны.
В правительства — медсестер
Пускай приглашают все страны.
Война — это мнимый доход.
Жизнь — высшая ценность святая
И станций Зима, и Дакот,
Макеевки и Китая.
Политики — дети любви,
Про это забывшие дети.
Политика, останови
Все войны в нам данном столетьи!
Что мертвым — молчать да молчать?
Не хочет никто быть забытым.
Но дайте хоть нам домечтать,
Ни за што ни про што убитым!